Неточные совпадения
Описываемая сцена происходила на улице, у крыльца суслонского волостного правления. Летний вечер был на исходе, и возвращавшийся с покосов народ не останавливался около волости: наработавшиеся за
день рады были месту. Старика окружили только те мужики, которые привели его с покоса, да несколько других, страдавших неизлечимым любопытством. Село было громадное, дворов
в пятьсот, как все сибирские села, но
в страду оно безлюдело.
Обыкновенно моя улица целый
день оставалась пустынной —
в этом заключалось ее главное достоинство. Но
в описываемое утро я был удивлен поднявшимся на ней движением. Под моим окном раздавался торопливый топот невидимых ног, громкий говор — вообще происходила какая-то суматоха.
Дело разъяснилось, когда
в дверях моей комнаты показалась голова чухонской девицы Лизы, отвечавшей за горничную и кухарку, и проговорила...
У Григоровых
в этот
день, как нарочно, произошел целый ряд маленьких событий, которые, тем не менее, имели влияние на судьбу
описываемых мною лиц.
За несколько
дней до
описываемого случая молодой человек попросил принести чемодан. Федор принес и отошел было, как всегда, пока молодой человек разбирался, но, оглянувшись как-то, староста увидал, что Семенов открыл одну из крышек и стал разбирать книги. Вынув одну из них, он закрыл чемодан и лег с книжкой на нарах. Федор посмотрел несколько секунд будто
в нерешительности, потом подошел к Семенову и сказал...
В описываемое мною время муж ее, Кандурин, жил для чего-то
в Каире и писал оттуда своему приятелю, уездному предводителю, «путевые записки», а она, окруженная тунеядицами-приживалками, томилась за спущенными сторами и коротала свои скучные
дни мелкой филантропией.
Егор Никифоров сидел
в К-ой тюрьме и молчаливо ждал решения своей участи. Он знал, что ждать ему придется долго, так как судебные места Сибири,
в описываемое нами время, не отличались торопливостью, и сибирская юстиция, как и юстиция центральной России,
в блаженной памяти дореформенное время, держалась трех мудрых русских пословиц: «
дело не медведь,
в лес не убежит», «поспешишь — людей насмешишь» и «тише едешь — дальше будешь».
В таком положении были
дела наших влюбленных, когда
в описываемый нами декабрьский морозный вечер Виктор Аркадьевич Бобров вернулся к себе домой из города, как он называл по обычаю всех служащих на заводе центральную часть Петербурга.
Этот упрек
в рассеянности Зарудина, особенно, если судить по его поведению
в описываемый нами вечер, был вполне основателен. Николай Павлович находился, видимо,
в волнении, то и
дело к чему-то прислушивался и поглядывал на затворенные двери кабинета, ведущие
в приемную.
Слезы, частью искренние, частью притворные, были
делом всех не только живущих во дворце, но и более или менее близких к его сферам
в описываемые нами
дни.
— Что ты, боярин! Нам нельзя это снадобье, наше рыло не отворачивается только от пенной браги, да и то
в праздничный
день, а не
в будни [
В описываемое нами время строжайшим указом запрещено было пить
в будни.].
Несмотря, впрочем, на такое легкое срывание значительных кушей, положение его
дел вообще и состояние его духа
в описываемое нами время было из незавидных.
Общее ликование, повторяем, было
в Петербурге. Да и немудрено, так как разгар национального чувства, овладевшего русскими
в описываемое нами время, дошел до своего апогея. Русские люди видели, что наверху при падении одного немца возникал другой, а
дела все ухудшались. Про верховных иностранцев и их деяния
в народе ходили чудовищные слухи. Народ говорил, указывая на окна дворца цесаревны...
В то время, когда
в Москве происходили
описываемые нами события, действующими лицами которых были и сыны когда-то славной Польши, последняя политически доживала остаток своих
дней.
Таврический дворец, еще недавний свидетель пышности и великолепия светлейшего «князя Тавриды», от самой могилы которого
в описываемое нами время не осталось и следа, стоял среди ярко-зеленой,
в тот год рано распустившейся листвы, как живое доказательство бренности людского счастья, непрочности человеческих
дел,
в сравнении с сияющей все прежним блеском каждый год обновляющейся Природы.
— Что ты, боярин! Нам не во льготу это снадобье, наше рыло не отворачивается только от пенной браги, да и то
в праздничный
день, а не
в будни [
В описываемое нами время строжайшим указом запрещено было пить
в будни.].
Первое время Николай Леопольдович таил
в своем сердце, кое-какие надежды на благосклонность «божественной», но надежды эти
день за
днем становились все более призрачными, хотя
в описываемое время он еще не потерял их совершенно, продолжал бывать на ее вторниках и следить за ней ревниво-влюбленным взглядом.
Между тем
в описываемый нами
день на ее лице лежала печать тяжелой серьезной думы. Она полулежала
в кресле, то открывая, то снова закрывая свои прекрасные глаза. Картины прошлого неслись перед ней, годы ее детства и юности восстали перед ее духовным взором. Смутные
дни, только что пережитые ею
в Петербурге, напоминали ей вещий сон ее матери — императрицы Екатерины Алексеевны. Это и дало толчок воспоминаниям.
Они все были под судом по разным
делам, что
в Сибири не только
в описываемое нами время, но и сравнительно недавнее, не считалось препятствием к продолжению службы, и эти «разные
дела» большею частью сводились к тому, что они не только брали, — что
в Сибири тогда не считалось даже проступком, — но брали «не по чину».
В описываемый нами
день он благодушно беседовал, сидя за чайком
в своей комнате около передней, с своей дражайшей половиной — Марьей Сильверстовной, старой женщиной, внушительного сложения, с ястребиным носом и таким же взглядом изжелта серых глаз и громадными руками, которыми она быстро вязала чулок и, казалось, не обращала ни малейшего внимания на разболтавшегося супруга.
Так было и
в описываемый нами
день. Татьяна Петровна сидела
в беседке с вязанием
в руках.
В описываемую нами эпоху лобное место было
днем самым оживленным
в городе. Это место смерти более всего проявляло жизни, так как без казни не проходило ни одного
дня, и приспособления к ней,
в виде громадного эшафота, виселицы и костров, так и не убирались с площади,
в ожидании новых и новых жертв человеческого правосудия и уголовной политики.
Не отличаясь грамотностью, петербургское духовенство
описываемого нами времени отличалось ужасной грубостью нравов.
В среде его то и
дело слышалась брань, частые ссоры между собою и даже с прихожанами
в церквах. Впрочем, на главы виновных сыпались и тяжкие кары.
Несмотря на то, что всегда он сидел до пяти,
в описываемый нами
день он нахлобучил, бывший когда-то плюшевым, а теперь ставший совершенно неизвестной материи, картуз, который относил зиму и лето, надел с помощью полового старое замасленное и рваное пальто, взял свою палку с крючком, вышел из низка на улицу и пошел по направлению к Владимирской, видимо, не домой.
Такой или почти такой разговор произошел и
в описываемый нами
день — это было
в одно из воскресений конца июля — когда Елизавета Петровна Дубянская собралась на дачу к Сиротининым и зашла к Любовь Аркадьевне предложить ей прокатиться перед поездкой.
Из документов
описываемого нами времени видно, что императрица не пропускала ни одной службы, становилась на клиросе, вместе с певчими, и
в дни постные содержала строжайший пост.
В описываемый нами
день всегда спокойное, безмятежное лицо княгини носило отпечаток пережитого волнения, беспокойства, удивленной грусти.
— Савин-то приказал долго жить… — сказал он
в этот же
день за обедом Зиновии Николаевне, у которой, кстати сказать,
в описываемое время была уже громадная практика, и супруг ее видел только за обедом, да поздней ночью, когда Алексей Александрович возвращался из редакции.
Он стемительно подошел к письменному столу, отпер один из ящиков, вынул хранящиеся там свои документы и бережно положил их
в карман. Он взглянул на часы. Они показывали половину десятого. На службу он опоздал.
В описываемое нами время, присутственный
день начинался с семи часов утра и даже ранее.
Так было и
в описываемый нами
день.
В описываемое же нами воскресенье семья эта увеличилась еще прибывшей за два
дня перед тем из Новгорода племянницей Федосея Афанасьевича, хорошо знакомой нам Аленушкой.
Высшее общество Петербурга,
в описываемое нами время, отличалось широким гостеприимством, и каждый небогатый дворянин мог весь год не иметь своего стола, каждый
день меняя дома знакомых и незнакомых. Таких открытых домов, не считая
в гвардейских полках, находилось множество.
Князь Никита не испытал семейных огорчений, как не испытал и сладостей семейной жизни: он был, как сам называл себя, «старым холостяком», отдававшим всю свою жизнь исключительно
делам государственным и придворным интригам, что было
в описываемое нами время нераздельно. Его сердце и ум были всецело поглощены колоссальным честолюбием, но
в первом, впрочем, находили себе место привязанность к брату и нежная любовь к племяннице.
А между тем получить назначение
в армию было
делом очень легким, лишь бы нашлось кому замолвить словечко, так как
в описываемое нами время все делалось из милости и по связям родства и свойства. Но Александр Васильевич не хотел и не имел покровителей, а потому и должен был остаться
в тени.
Обыкновенно,
в таких случаях подьячий с офицером выбирали себе из поличного то, что им нравилось, а остальное отпускали на поруки и
делу конец. Понятно, почему обращение к таким исполнителям земного правосудия
в описываемую нами эпоху считалось не только бесполезным, но даже опасным.
Самому Петру Иннокентьевичу Толстых и Иннокентию Антиповичу Гладких земский заседатель не решался сделать официального допроса по этому
делу, так как неизвестно было, как взглянут на это богач-золотопромышленник и его доверенный, а
в случае возбуждения их неудовольствия, заседатель мог
в описываемое нами время моментально слететь с места.
В описываемый нами
день происходила их свадьба. Но не она, конечно, так празднично настроила всю усадьбу. Свадьба эта имела значение, как событие, сопутствующее другому, более важному — другой свадьбе: молодой хозяюшки и Ермака Тимофеевича.
В описываемое нами время, когда труднее, чем когда-либо, было управление
делами государственными, Бестужев должен был непрерывно бороться с сильными противниками, на каждом шагу наталкиваться на подкопы и интриги и видеть, как сокрушалось под меткими ударами врагов здание его политики, с таким трудом возведенное.
В описываемую нами ночь все его настоящие обитатели спали крепким сном рабочих людей после трудового
дня и лишь
в одной из сторожек сада виднелся слабо мерцавший огонек.
В описываемый нами
день елочки этой зажжено не было. Малютка уже около месяца лежала
в постели — сильная простуда разрушила слабый организм ребенка.
Современники
в то и последующее
описываемое нами время смотрели на зарождающийся «светский театр» как на
дело дьявольское и богопротивное, и глядели, приговаривая: «с нами крестная сила». Публичные представления на Красной площади
в конце 1704 года на время прекратились: Яган Кунтш, этот предтеча современных антрепренеров, бежал из Москвы, не заплатив жалованья никому из своих служащих.
Дело ее приняло официальный характер, начались уже настоящие формальные допросы и обыски. Для производства этого
дела назначены были особые чиновники, инспектор — так
в описываемое нами время назывались частные пристава — Волков и князь Цицианов. Им было строго внушено вести
дело «беспроволочно», так как
в нем заинтересована сама государыня. Горячо, вследствие этого, принявшись за
дело, следователи
в короткое время добыли много данных, говоривших против обвиняемой.
Осень 1814 года, во время которой происходили
описываемые нами события, была поздняя, но сухая и ясная. Была уже половина октября, а деревья еще не обнажались от покрасневшей листвы.
Днем в воздухе чувствовалась даже теплота, только к ночи температура резко понижалась, а на заре были холодные утренники.
Исключение
в описываемый нами
день представляла банкирская контора «Алфимов с сыном».
Двадцать лет прожил он с покойной, что называется, душа
в душу, нашедши
в ней не только любимую супругу, но, что особенною редкостью было
в описываемый нами период теремной жизни русской женщины, друга и умного и верного советника, если не
в государственных, то
в придворных
делах.
В этом появившемся лишь года за два до
описываемого нами времени центре старушки-Москвы уголке Петербурга господствовало
день и ночь необычайное для Белокаменной оживление, благодаря открытому
в тех же Петровских линиях фешенебельному Татарскому ресторану, также по петербургскому образцу.
Года за четыре до
описываемого нами
дня Иван Иванович праздновал
в нем новоселье великолепным маскарадом, при котором М.
В. Ломоносов сказал следующие стихи...
Накануне
дня рокового происшествия
в загородном доме княгини Полторацкой
в городском театре, находившемся
в то время у Летнего сада (
в Петербурге
в описываемую нами эпоху театров было два — другой, переделанный из манежа герцога Курляндского, находился у Казанской церкви), шла бывшая тогда репертуарной и собиравшая массу публики трагедия Сумарокова — «Хорев».
В описываемый нами
день разговор за столиками и у буфета вертелся на
делах «общества поощрения искусств» и предстоящем на завтра общем собрании его членов.
В описываемый нами
день царь ранее обыкновенного удалился
в свою опочивальню.
Кудрин со страстной энергией исполнял эту обязанность и успел привлечь уже очень многих.
В описываемое нами время он постепенно увлекал
в ложу и Зарудина, и тот зачастую по целым вечерам проводил, внимательно слушая увлекательную проповедь своего друга, так что поступление
в масоны и Зарудина было только
делом времени.